Среди новых лиц петербургского парламента, безусловно, выделяется Марина Шишкина – доктор социологических наук, академик Международной академии наук экологии и безопасности человека и природы, в недавнем прошлом – декан факультета журналистики СПбГУ и директор Института политической журналистики Университета профессиональной политики.

Марина Анатольевна – член фракции "СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ", зампредседателя постоянной комиссии по образованию, культуре и науке и один из самых активных парламентариев (на ее счету около 20 депутатских запросов, 5 законодательных инициатив), она лично – по четвергам – ведет прием горожан (в остальные дни принимают ее помощники), лично проверяет состояние парков – Новоорловского, Удельного, где недавно побывала с группой депутатов, лично следит за судьбой Дома журналиста...

Марину Анатольевну любят журналисты, часто берут у нее комментарии, просят дать интервью – она для них свой человек, профессионал высшей пробы, обучавшая в Университете азам профессии многих из них...

"Человека забыли в силу социальной и политической неразвитости государства"

– Вы, наверное, хотите спросить, почему я пошла в политику? – улыбнулась Марина Анатольевна, как только мы сели в уютном кафе и настроились на долгий разговор (я кивнула). – Думаю, не буду оригинальной, если скажу, что я вообще-то не политик и никогда в жизни не собиралась в политику. Если бы 10 лет назад мне кто-то сказал, что буду в политике, я бы очень удивилась: ведь я от нее всегда бежала, мне казалось, что это дело грязное, не мое... Но я еще раз убедилась, что пути господни неисповедимы. Так сложились обстоятельства моей жизни. И раз мне суждено заниматься политикой, то я буду ею заниматься. Наверное, это минус, что я – неопытный политик, но, с другой стороны, в чем-то и плюс.

– Плюс в незашоренности?

– Да, я вижу проблему – делая ряд запросов, обращаю внимание властей на то, что от других каким-то образом укрылось. На самом деле человек не живет большой политикой – всех нас волнуют проблемы дома, семьи, двора, города, своего микромира. И может быть, проблема нашей страны заключается в том, что про человека как такового – как ценность высшего порядка – забыли в силу социальной и политической неразвитости государства. А для меня важно сохранить наивное, даже младенческое понимание политики, чтобы острее чувствовать проблемы людей. И еще один важный момент: я поняла, что в политику нельзя приходить очень молодым...

– Чтобы не наломать дров?

– Конечно! В политике нужна социальная зрелость, чтобы видеть, какая именно перед тобой стоит проблема – тактическая, которая сразу может быть разрешена, либо это уже глубокое "заболевание", требующее долгого лечения.

– Ну вот, скажем, проблема сохранности парков, которую вы поднимаете. Как думаете ее решать?

– На моей избирательной территории находится Новоорловский лесопарк – его рубят и рубят, потому что этот "ребенок" никому не принадлежит. Мне говорят: "Пока у него нет статуса, его будут застраивать". Но позвольте, когда статус появится, лесопарка может и не быть – его застроят! У нас ведь Петербург задыхается: зелени нет, вырубают деревья, застроили все садики, да еще и уплотниловка... И единственный путь спасти городские парки – ввести мораторий на застройку, пока не принят Лесной кодекс. У меня такое свойство характера – я никогда не ухожу от проблемы: если начала ею заниматься, доведу до конца. Ведь недоделанное хуже неначатого.

– "Эсеры" и "яблочники" делают очень много запросов...

– И в Смольном уже стонут – говорят, мы их закидали запросами, они не успевают работать. А я говорю: "Ребята, ответьте на запрос так, чтобы вопросы были исчерпаны". Ведь к нам идут совершенно очевидные отписки – скажем, я отправляю запрос по проблемам своего района, а очень часто губернатор не подписывает ответ на запрос сам, а передает запрос вице-губернатору, тот – в районную администрацию, где и готовится ответ. Но меня это не устраивает – я хочу услышать ответ губернатора, который обладает реальной властью в городе.

– У вас же был такой запрос – "о запросе": почему отвечает вице-губернатор, а не непосредственно руководитель города...

– Да, и я считаю, что нужно увеличить срок ответа на депутатские запросы губернатору, но чтобы он это делал лично. Более того, мы с депутатом Сергеем Никешиным решили и дальше продвигать идею о культуре и взаимоотношениях с исполнительной властью. Как я поняла, главная проблема сегодня: если у тебя что-то случилось в доме, в подъезде, со здоровьем, ты беспомощен – до чиновника не достучишься. Тебя никуда не пустят – Смольный закрыт, районная администрация тоже может быть закрыта. И депутат остается единственной надеждой – к нему можно прийти, минуя эти "ждите ответа", "приходите завтра". Поэтому сейчас для народа хороший депутат – единственный вариант чего-то добиться от власти.

– Это касается простых горожан. А вот коммерсанты, говорят, платят депутатам за их запросы, чтобы пролоббировать свои темы, получить информацию из первых рук...

– Может быть, где-то это и есть, но лично я с этим не сталкивалась... Что тут сказать? Негоже использовать народный статус для личного обогащения. Еще своим преподавателям на факультете журналистики я говорила: "Взяточник, помимо того, что совершает преступление, во многом себя ограничивает. Как можно приходить в аудиторию и учить студента – будущего журналиста, смотреть ему в глаза, зная, что он дал вам взятку, и говорить ему о мужестве, о честности? Это же невозможно – вы сами лишаете себя такого права". Но это вопрос принципов.

– Марина Анатольевна, вы депутат от новой избирательной территории в Приморском районе, куда входят Коломяги, озеро Долгое, – там традиционно побеждали "эсеры", это их, можно сказать, вотчина...

– И это показали выборы. Там хорошую память о себе оставил Олег Нилов (он сейчас депутат Госдумы), под флагом которого мы и победили, – это любимый народом депутат, который работал четыре созыва. Наш округ новый и очень интересный – сюда люди переезжали не только из центра Петербурга, но и с Дальнего Востока... Публика разная – разночинная, буржуазная, элитная. В Коломягах есть исторические места: усадьба Денисовых-Никитиных – героя 1812 года, есть Графский пруд – словом, район любопытный. Вопросы, с которыми к нам обращаются, разные: льготные лекарства, ЖКХ, нам пишут вдовы, жены чернобыльцев – спрашивают, имеют ли они право на пенсию. Каждый случай – исключительный. Или, скажем, сейчас идет тихая реформа ЖКХ – она не объявлена, не провозглашена... Когда не было денег в стране на содержание ЖКХ, то переложили все на плечи трудящихся – люди начали создавать ТСЖ, отремонтировали свои дома, а теперь государство всех загоняет в жилкомсервисы, доходит до войн... У меня таких "горячих точек" в округе – десятки.

– И как вы с этим управляетесь, народ, наверное, в очередь к вам выстраивается?

– Народ идет, конечно, и самое сложное – общение с людьми, но мой опыт декана здесь помогает. Надо только понять, что к депутату, как к врачу, люди идут не чай попить, а со своими проблемами, они приходят раздраженные, обеспокоенные, злые, со слезами. И мы должны помочь в лечении социальных болячек...

"Если нет журналистики, значит, нет и общества"

– Марина Анатольевна, вы вспомнили свой опыт декана, который у вас огромен, – вы руководили факультетом журналистики 17 лет. Как считаете, должны ли высокие научные должности занимать эффективные менеджеры, а не крупные ученые?

– К сожалению, в стране на многие места пришли непрофессионалы, у нас много "серятины". Когда они приходят в торговлю, это еще можно пережить, но если такие люди приходят в науку, образование – туда, где главным мерилом должен быть только разум, только авторитет, это трагическая ситуация. Так, например, университеты – это места, где должен править разум. Ректор может быть каким угодно – неудобным власти, критичным наконец, но он должен быть профессионалом, авторитетом для остальных. Но если представить себе, что все структуры одинаковые – университет, театр, баня, завод, рыболовецкий колхоз – и что они должны выпускать один унифицированный продукт, то, наверное, не важно, кто будет руководить этой структурой. А если еще взять во внимание, что назначенный менеджер может быть знаком с другим верхним менеджером, который уже управляет кустом бань, кустом университетов и т. д., то тогда наверняка будет эффект. То есть если мы под эффективностью понимаем близость, клановость – это одно, но если каждая структура обладает своей спецификой и человек, который стоит во главе этой структуры, должен еще и понимать содержание предмета, быть авторитетом, – это совершенно другое.

– Хочу задать вам вопрос как доктору социологических наук. В России традиционно журналистика ближе к филологическим наукам. Но, скажем, на той же Украине она относится к социальным наукам. И у нас сейчас наблюдается такая тенденция – в российских университетах происходит сокращение филологических дисциплин в пользу социологии, менеджмента и других. Правильно ли это? Кого будет выпускать факультет журналистики – социологов, что ли?

– Да, традиционно в России журналистика и в образовании, и на практике всегда тяготела к филологии, потому что она выросла не из социологии, а из литературного творчества. Журналистами у нас становились литераторы, писатели, поэты – тот же Некрасов, Белинский, Герцен, Огарев. Отсюда и корни российской публицистики, аналитики. В советское время было много публицистики, аналитики, что нехарактерно для западной журналистики, которая выросла из репортерства – человек видел мир, писал и передавал в газету то, что видел. Это и есть социологическое направление. А у нас была филологическая журналистика – познавательная, образовательная, она оказывала большое влияние на культуру языка. Журналистика, во-первых, есть умение посмотреть на жизнь неожиданным взглядом, увидеть необычное в обычном, а во-вторых, это еще и знания. Хорошо бы, конечно, сочетать и филологию, и социологию, а не заменять одно другим или сокращать филологические дисциплины. Я всегда говорю ребятам: "Русский язык – это хлеб. Вы можете хоть учителем русского языка в школу пойти работать, быть кем угодно – редактором, писателем, рекламщиком. Если вы овладеете русским языком, то всегда в состоянии произвести безупречный контент".

– В июне в Новгороде под эгидой Союза журналистов России проходил фестиваль "Вся Россия", и глава Союза журналистов России Всеволод Богданов признался в интервью "Вечерке", что журналистика умирает, "пациент скорее мертв, чем жив". Как вы думаете, не рано ли мы хороним российскую журналистику?

– Я бы не стала так преувеличивать – как можно говорить о смерти явления, чья жизнь зависит не только от наших оценок? Журналистика, в отличие от рекламы, от пиара, существует в обществе с разными режимами – будь он тоталитарным или демократическим, она была, есть и будет. Если нет журналистики, значит, нет и общества. Какую журналистику мы имеем сегодня? Перед нами "девушка" не очень красивая, не очень ухоженная, немножечко распущенная, мужем битая, но... она есть!

– Честно сказать, профессия немного девальвируется – на арену выходят блогеры, и уже поговаривают, что это и есть настоящая журналистика, более свободная, раскрепощенная. Какое же будущее у журналистики? Неужели блогерство – наш удел?

– У нас не только блогеры, у нас и знахарей много появилось, но мы же все равно, если припечет, бежим лечиться к врачу. В любой профессии появляются такие субстанции, которые я называю "околоплодными водами": либо они не имеют отношения к профессии, либо это ее новые формы. Так вот блогерская журналистика – это новые формы журналистики, связанные с техническим прогрессом. Возникло же у нас телевидение, до него радио, еще раньше журналы. А начиналось все с газет – и кто мог тогда представить, что будет телевидение? Я считаю, что блогерство – это новые медиаформы, это авторская журналистика в определенном смысле. Другое дело, какого качества эта информация. К тому же это удобно, это расширяет познания и создает конкурентное поле.

– Но ведь в блоги пишут все кому не лень, и выходит, что любой человек, не имея специального образования, может считать себя журналистом?

– На самом деле журналистика, в отличие от многих профессий, не требует в России каких-то жестких формальных юридических ограничений. Лицо, достигшее 18 лет, не имеющее профессионального и даже высшего образования, может зарегистрировать средство массовой информации и назвать себя журналистом. Это и есть законы потребительского рынка, а читатель, зритель, слушатель должен голосовать своим рублем...

"Закон маленького города меня во многом спасает"

– Кстати, о законах. Недавно принят закон о запрете госслужащим владеть недвижимостью за рубежом – вы задекларировали дачу в Финляндии. Готовы с ней расстаться?

– Да, я одна из немногих открыто задекларировала дачу. Дача – громко сказано! Это небольшой домик на берегу озера, площадь которого вместе с верандой всего 72 кв. метра. Все знают, что мы с мужем – заядлые рыбаки, просто фанатики какие-то. Это мое хобби, а второе хобби – грибы. Как только начинает сходить лед, мы едем на рыбалку. Много лет мы ездили ловить рыбу на Ладожское озеро, а потом стали ездить в Финляндию – там хорошие озера, а в лесах много грибов. Очень многие питерцы любят Финляндию и покупают там недвижимость исключительно потому, что это дешевле, безопаснее и комфортнее, чем, к сожалению, в той же Ленинградской области. Недвижимость за рубежом перестанут покупать тогда, когда соответствующие условия для отдыха будут у нас. Но я законопослушна и четко подчинюсь закону.

– А вообще петербургские депутаты в массе своей – богатые люди? Я не имею в виду тех, кто пришел в парламент из бизнеса...

– Очень разные. Знаю многих депутатов, которые скромно живут. Могу сказать, что зарплата депутата – "грязными" – около ста тысяч. Раньше я думала, что она покруче. Пять тысяч дают на телефон, из которых я оплачиваю служебный телефон водителю. Есть служебный автомобиль.

– А часто приходится себя "ломать" и идти на компромиссы? У меня создалось впечатление, что вы бескомпромиссный человек...

– Вы правы. Для политика у меня слишком много минусов: прежде всего я – открытый человек, а политик не может быть открытым и эмоциональным, он, прежде чем что-то скажет, двадцать раз подумает, и этому надо учиться. А у меня такая энергетика новгородская, что себя приходится сдерживать, не выступать, как на вече. С другой стороны, себя не переделаешь, и я успокаиваю себя тем, что ну да, пусть будут такие политики, как я, которые семь раз не отмеряют, зато тогда политика эмоционально окрашена.

– Депутатов этого созыва часто критикуют – дескать, они мало работают, переносят заседания, устанавливают перерывы... Им нечем заняться, что ли?

– Наверное, вы правы – проблема есть, думаю, большие перерывы наш имидж не улучшают. И я за то, чтобы все наши перерывы были известны петербуржцам, чтобы наша работа имела более системный характер. Но важно понимать, что работа депутата – это не только работа по средам на заседаниях, это ежедневная работа в округе, работа с документами. Конечно, депутаты разные бывают, но, честно сказать, халявщиков среди нас я не знаю...

– Вы говорите, что депутату приходится много работать, а что скажете про семью – домашние мешают или помогают в работе?

– Семья – это тыл. И я очень рада, что у меня такая хорошая, разумная свекровь и мудрая мама – они очень надежные девушки (улыбается)... Все мы смотрим в одну сторону, стоим на одних принципиальных позициях – прежде всего надо помочь людям, а потом уж думать о себе. Я горжусь мужем – он врач, очень многим помог в своей жизни, и мы вместе с ним прошли через многие испытания. Я горжусь своими детьми: дочерью (она преподаватель датского языка – сейчас находится в декретном отпуске и занимается своей дочкой, моей внучкой) и маленьким сыном – он уже перешел во второй класс. Конечно, у нас, как и в любой семье, все может быть, но мы очень дружны.

– Знаю, что вы родились в Чудове Новгородской области, окончили школу с золотой медалью, потом был факультет журналистики ЛГУ, защита кандидатской, докторской... Вот эта новгородская жилка, о которой вы упомянули, помогает вам в жизни?

– Есть закон маленького города, закон провинции – он меня во многом спасает: в маленьком городе нельзя сделать плохо человеку или совершить крупную ошибку, потому что об этом все узнают и ты с этим будешь дальше жить... В большом городе все проще, тебя не знают, не так стыдно. И надо мной все время довлеет это: нельзя делать плохо людям, это уже вошло в кровь. Нельзя жить по законам шведского стола – надкусил, пошел дальше... Для меня важно, что будут думать обо мне близкие люди, друзья – те, кто мне дорог...

– А было ли стыдно за законы, которые принимали депутаты?

– Было – за "гомофобный закон" и закон о выборах губернатора. Я считаю, что "гомофобный" закон нельзя было принимать – это такая тонкая сфера жизни человека, вторгаться в которую надо очень осторожно. Ведь за каждым документом стоят люди. А у нас этот закон приняли сырым, продавили, как и закон о выборах губернатора.

– И традиционный вопрос депутатам-новичкам: от чего пришлось отказаться, чем пожертвовать ради законотворческой работы?

– Для меня – это отказ от моей профессии, которой я посвятила всю свою жизнь. Но если депутатство позволит мне совмещать законотворческую работу с преподавательской деятельностью, то я обязательно буду ею заниматься. Я скучаю по студентам...