Ярославль, 7 сентября 2011 г.

Сегодня проблема социального неравенства практически исключена из публичного дискурса. Гораздо чаще приходится слышать о бедности, а точнее об успехах по борьбе с ней. Представители власти часто апеллируют к факту, что перед кризисом количество бедных в России сократилось с 20% до 17%. В абсолютных цифрах скорее всего так и есть. Однако, за те же три года, предшествовавших глобальному кризису, при чрезвычайно благоприятной внешнеэкономической конъюнктуре, социальное расслоение внутри российского общества не только не уменьшилось, но увеличилось: децильный коэффициент вырос с 14 до 16,5%.

Одна из острейших проблем – крайне высокий уровень региональных различий. Уровень жизни в регионах РФ отличается в 30 раз, что, кстати, крайне затрудняет осуществление модернизации на всей территории России.

Парадоксально, что общее повышение ВВП в целом по стране усиливает социально-экономическое неравенство регионов. В нашей стране появляются люди, лишенные доступа к социальным и культурным благам, гарантированным Конституцией РФ, только потому, что они родились в бедном городе или депрессивном регионе. Бедность стала уделом подавляющего большинства семей, проживающих в малых городах и сельской местности.

По оценкам социологов, нуждающимся можно было бы признать каждого четвертого жителя Москвы и Санкт-Петербурга, каждого третьего жителя областного центра, каждого второго в малых городах и почти 65% селян.

Считаю, что задачу сокращения социального неравенства нельзя решить исключительно бюджетными вливаниями.

Масштабы бедности и социального неравенства в нашей стране зависят не столько от уровня доходов, сколько от наличия твердых социальных гарантий. От ценностных оснований системы перераспределения доходов в обществе. Более того, я уверен, что преодоление социального неравенства является проблемой общественной морали.

Я очень хорошо помню, как ультралиберальные политики, стоявшие у руля государства в 90-е годы не скрывали своего скептического отношения к "государству всеобщего благоденствия", доказывая, что оно, так же как и советская уравниловка, плодит бездельников и тунеядцев. И сегодня некоторые берут на вооружение идеологию вульгарного социального дарвинизма, призывают освободить государство от социальных обязательств, переложить их на плечи региональных властей и местного самоуправления, одновременно содействуя коммерциализации образования и здравоохранения. В русле этой идеологии сегодня сворачивается финансирование учреждений культуры, протаскиваются совершенно немыслимые образовательные стандарты, а Интернет – поиск средств на лечение детей становится единственной надеждой родителей.

Давайте спросим, почему все-таки воспроизводится и углубляется социальное неравенство в нашем обществе? Да потому что многие социальные институты, призванные выполнять функции социальных лифтов, не работают! Даже образование – классический социальный лифт – стало превращаться в зону застойной бедности и социальной сегрегации. Не так давно губернатор Кемеровской области сокрушался, что зарплата молодого специалиста в Кемеровском госуниверситете – 5 тыс. рублей, профессора – 25 тысяч, а ректора – 500 тысяч рублей в месяц. Это не единичная картина. Один из ректоров недавно рассказывал о ходе финансовых проверок в ВУЗе и о том, что например, на одном факультете 10 человек получали зарплату в размере 30% всех средств факультета, а 200 человек – остальные 70%.

Замечу, что это уже вопрос не только общественной морали, но и практики организации управления и бюджетного процесса. Люди, в данном случае высокообразованные, полностью исключены из процесса принятия решений о распределении заработанных университетами средств.

Жизнь – весь опыт ХХ столетия – опровергла утверждение, что государство становится социальным в результате экономических достижений. Нет, это – результат принятия определенных политических решений. "Борьба с бедностью" останется просто красивой фразой, своего рода добрым пожеланием, если мы не определимся с интеллектуальным инструментарием, идеологической позицией.

Прежде чем обсуждать возможные практические шаги по решению этой проблемы, необходимо ответить на вопрос: "на какой мировоззренческой платформе собираемся бороться с бедностью?". Считаем ли мы бедность и нищету естественным состоянием, неизбежным следствием индивидуальных различий, – как выражаются сторонники радикального либерализма? Или мы опираемся на гуманистические традиции и утверждаем, что бедность – результат социальной несправедливости и продукт социального неравенства. И, потому – это политический вопрос, предполагающий соответствующие политические действия.

Неизбежно возникают сомнения в справедливости той системы перераспределения доходов, которая сложилась в стране за последнее десятилетие.

Налоговая политика, основанная на плоской шкале подоходного налога, вопреки ожиданиям, не вывела из тени крупные капиталы и не предотвратила их вывоз за рубеж. Она лишь сократила те поступления в бюджет, которые могли бы идти на социальную поддержку необеспеченных и социально незащищенных групп населения. В настоящее время практически ни одна из развитых стран даже не подвергает сомнению идею дифференцированного подхода к налогообложению доходов жителей. Во Франции прогрессивная шкала налогообложения включает 7 ступеней, в США – 5, в Австрии, Германии, Нидерландах – 4. Богатые люди до 50% доходов отдают в казну.

Я не приемлю ситуацию, что модернизация становится идолом, который требует жертв, когда нам говорят, что надо потерпеть, что на повышение зарплат бюджетникам сейчас денег нет, что их деньги надо бросить на создание инновационных зон, а традиционная наука и университеты подождут. Низкий уровень оплаты в среднем по стране высококвалифицированных кадров заставляет людей отказываться от исследовательской деятельности, преподавательской работы, научного творчества ради пропитания и выживания.

Нашу страну продолжают покидать высококвалифицированные специалисты, инженеры, ученые. Игнорируется очевидная, казалось бы, истина, что при модернизации главным ресурсом становится человеческий фактор.

Зарплата бюджетникам искусственно замораживается без всяких на то оснований. Совокупные расходы на науку не превышают 1,5 % от ВВП. О какой модернизации и о какой инновационной экономике может идти речь в этом случае?

Меры по сокращению неравенства должны иметь две составляющие – экономическую и социальную. Первое. Учитывая, что российская бедность – во многом бедность занятых, перспективы ее снижения прямо связаны с изменением структуры экономики с сырьевой на высокотехнологическую. Второе. Необходимо изменение налоговой системы. Это и переход на прогрессивную ставку налогообложения, временное снижение НДС хотя бы до 10% и введение налоговых каникул малому бизнесу с преференциями занятым в инновационных отраслях.

Государство обязано направлять дополнительные усилия на ликвидации очагов глубокой бедности, оказывать поддержку нуждающемуся населению.

Власть отвечает за разработку мер по повышению доступности различных услуг, в частности, качественного здравоохранения и образования, всем категориям населения.

Пора признать, что доступ к различным ресурсам развития является не только важнейшим фактором выхода из бедности, но и фактором осуществления успешной модернизации.

Современные общества предлагают различные "режимы благополучия", но все они не просто понимают необходимость государственного регулирования в социальной сфере, но и признают тот факт, что социальная справедливость и социальное выравнивание могут пойти на пользу экономическому развитию. Что они не являются чисто затратным фактором. Наоборот, социальное выравнивание способствует экономическому развитию. Нации, характеризующиеся высоким равенством в доходах, имеют более здоровых и образованных граждан, чем общества, находящиеся на том же уровне развития экономики, но с меньшим равенством.

Бедное, бесправное, разочарованное и апатичное население не может быть социальной базой модернизации.